воскресенье, 10 апреля 2011
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
воскресенье, 06 марта 2011
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
От тебя мне досталось ноль побед
и при этом я так и не увидела, как ты бреешься по утрам.
У меня завтра с часу до двух обед.
У меня ПМС, болит голова и на коленке шрам.
Мне никто уже не убирает за ухо прядь,
не целует взасос и трогает там.
Не говорит: «Подожди, не уходи, присядь».
И не звонит через каждые десять минут по вечерам.
Я и не думала, что так страшно бывает терять,
хоть и теряла уже не раз.
После каждого прошлого, нужно следующему доверять
сотни своих недосказанных фраз.
В расставаниях лишь для одного есть доля прибыли
у другого же сердце скребут десяток голодных зверят.
После чего сообщат о его скорой гибели,
ведь таких как ты не забывают, таких обычно боготворят.
и при этом я так и не увидела, как ты бреешься по утрам.
У меня завтра с часу до двух обед.
У меня ПМС, болит голова и на коленке шрам.
Мне никто уже не убирает за ухо прядь,
не целует взасос и трогает там.
Не говорит: «Подожди, не уходи, присядь».
И не звонит через каждые десять минут по вечерам.
Я и не думала, что так страшно бывает терять,
хоть и теряла уже не раз.
После каждого прошлого, нужно следующему доверять
сотни своих недосказанных фраз.
В расставаниях лишь для одного есть доля прибыли
у другого же сердце скребут десяток голодных зверят.
После чего сообщат о его скорой гибели,
ведь таких как ты не забывают, таких обычно боготворят.
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
Здравствуй, папа. Какое нелепое слово, ну право;
я тебя только в детстве должно быть так называла,
Смеялась, сидела у тебя на коленях, лукаво
говорила о вас с мамой. Ничегошеньки ещё не понимала.
Звонила тебе, когда оставалось дома.
На своем детском тебе что-то долго «балакала»,
а после сказали: «Деточка, забудь номер этого телефона»,
я, наверно, опять ничего не поняла, но помню - заплакала.
Здравствуй, папа. Ты меня вряд ли при встречи узнаешь.
Я вспоминаю ту куклу, что ты подарил,
такая она была - белобрысая.
Её порой возьмешь в носовой платочек запеленаешь...
Кстати, через месяц она стала лысая.
Здравствуй, папа. Ты меня уже лет 15 не поздравляешь,
а помнишь, как у крылечка, на руках в самое небо подбросил?
Ты всё также не просыхаешь?
Ах, да. Извини, забыла, что бросил.
Здравствуй, папа. Мы с тобой успеем увидеться?
Или ты так и останешься на двух фотографиях?
Я, как видишь, не успела сильно обидеться,
иначе не было бы тебя в моих стихографиях.
И пускай, если задуманного я не исполню
И после уже не последует другого этапа,
главное, я о тебе ещё помню.
Здравствуй и до свидания, папа.
я тебя только в детстве должно быть так называла,
Смеялась, сидела у тебя на коленях, лукаво
говорила о вас с мамой. Ничегошеньки ещё не понимала.
Звонила тебе, когда оставалось дома.
На своем детском тебе что-то долго «балакала»,
а после сказали: «Деточка, забудь номер этого телефона»,
я, наверно, опять ничего не поняла, но помню - заплакала.
Здравствуй, папа. Ты меня вряд ли при встречи узнаешь.
Я вспоминаю ту куклу, что ты подарил,
такая она была - белобрысая.
Её порой возьмешь в носовой платочек запеленаешь...
Кстати, через месяц она стала лысая.
Здравствуй, папа. Ты меня уже лет 15 не поздравляешь,
а помнишь, как у крылечка, на руках в самое небо подбросил?
Ты всё также не просыхаешь?
Ах, да. Извини, забыла, что бросил.
Здравствуй, папа. Мы с тобой успеем увидеться?
Или ты так и останешься на двух фотографиях?
Я, как видишь, не успела сильно обидеться,
иначе не было бы тебя в моих стихографиях.
И пускай, если задуманного я не исполню
И после уже не последует другого этапа,
главное, я о тебе ещё помню.
Здравствуй и до свидания, папа.
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
Вот подходит к очередному завершению февраль.
Мороз уже не трещит по швам.
С зимой никогда расставаться не жаль,
лично мне так; не знаю, как вам.
Перестала замечать, как пролистывается календарь.
Успеваю выпить стакан чая и то промежуточно.
Ты мой Бог? Или мой государь?
Я ж молюсь и повинуюсь тебе круглосуточно.
Завтра будет ещё один пройденный день,
а чувства к тебе всё так же переполнены азартами
Жизнь, как шапка на голове - всегда набекрень.
Я проскучала по тебе февралем, теперь поскучаю мартами.
Мороз уже не трещит по швам.
С зимой никогда расставаться не жаль,
лично мне так; не знаю, как вам.
Перестала замечать, как пролистывается календарь.
Успеваю выпить стакан чая и то промежуточно.
Ты мой Бог? Или мой государь?
Я ж молюсь и повинуюсь тебе круглосуточно.
Завтра будет ещё один пройденный день,
а чувства к тебе всё так же переполнены азартами
Жизнь, как шапка на голове - всегда набекрень.
Я проскучала по тебе февралем, теперь поскучаю мартами.
среда, 23 февраля 2011
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
Мне сегодня ветер выцарапал щеки.
Февральский холод не собирается "добреть",
а если говорить без этой лишней подоплёки -
то холодно лишь от того, что некому согреть.
Февральский холод не собирается "добреть",
а если говорить без этой лишней подоплёки -
то холодно лишь от того, что некому согреть.
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
Он врывается в душу совершенно некстати,
оставляя пятно на разорванном платье.
Он бывает груб, невесел и часто простужен,
пусть такой не один, но один лишь ей нужен.
В его жизни трава все желания губит.
Говорит ей «люблю», но в итоге - не любит.
Он не помнит имён, дни рождения бывших,
для него это всё представляется лишним.
Он подарит лишь шрам, две полоски от шины
и мечту разобьет, словно бампер машины.
Он не верит в гаданья, в любовь и свечам,
он не будет делить с ней постель по ночам,
он судьбу за двоих никогда не станет решать,
у него жизнь одна, на остальное - плевать.
Боль и слезы свои он умело от публики прячет,
так что чувства других для него мало значат.
От любви своей страстной предложит остатки,
девок много, их нужно менять, как перчатки.
Он уверен, что глупо думать часто о худшем
и что в жизни её навсегда будет лучшим.
Он никогда для неё не станет порядочным мужем,
он такой не один, но зачем-то ей нужен.
оставляя пятно на разорванном платье.
Он бывает груб, невесел и часто простужен,
пусть такой не один, но один лишь ей нужен.
В его жизни трава все желания губит.
Говорит ей «люблю», но в итоге - не любит.
Он не помнит имён, дни рождения бывших,
для него это всё представляется лишним.
Он подарит лишь шрам, две полоски от шины
и мечту разобьет, словно бампер машины.
Он не верит в гаданья, в любовь и свечам,
он не будет делить с ней постель по ночам,
он судьбу за двоих никогда не станет решать,
у него жизнь одна, на остальное - плевать.
Боль и слезы свои он умело от публики прячет,
так что чувства других для него мало значат.
От любви своей страстной предложит остатки,
девок много, их нужно менять, как перчатки.
Он уверен, что глупо думать часто о худшем
и что в жизни её навсегда будет лучшим.
Он никогда для неё не станет порядочным мужем,
он такой не один, но зачем-то ей нужен.
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
Я февраль нарисую тебе на случайно смятом в кармане листочке
в нём холодные люди свои чувства греют в запылённом, новогоднем мешочке.
И скрывают их от заснеженных взглядов, от мимолетных прохожих
таких разных, чужих, совершенно на них не похожих.
Эти чувства от холода лишь сильнее прижмутся друг к дружке,
как листочки у черного чая, что стоит заваренный в кружке.
Эти чувства красны, как цветы у, опрокинутой в вазе, герани
и холодные люди боятся, что кто-то случайный их ранит.
Они берегут свои чувства для тех, кто сможет хранить в них тепло,
но вот только они сменяются так же быстро, как буквы на черном, вокзальном табло
и где-то вопрос на замерзшем стекле:
«Холодные люди умеют любить в феврале?»
в нём холодные люди свои чувства греют в запылённом, новогоднем мешочке.
И скрывают их от заснеженных взглядов, от мимолетных прохожих
таких разных, чужих, совершенно на них не похожих.
Эти чувства от холода лишь сильнее прижмутся друг к дружке,
как листочки у черного чая, что стоит заваренный в кружке.
Эти чувства красны, как цветы у, опрокинутой в вазе, герани
и холодные люди боятся, что кто-то случайный их ранит.
Они берегут свои чувства для тех, кто сможет хранить в них тепло,
но вот только они сменяются так же быстро, как буквы на черном, вокзальном табло
и где-то вопрос на замерзшем стекле:
«Холодные люди умеют любить в феврале?»
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
Наверно, дружба - это звонкий смех подружек,
взорвавший тишину подмосковных проспектов.
Это также большое количество подаренных кружек
и переписка на уроке позабытых дома конспектов.
Наверно, дружба - это масса новогодних открыток
с корявым подчерком в верхнем левом углу.
Наверно, это прибыль, а не убыток,
при ссоре вставлять «нитку дружбы» повторно в иглу.
Наверно, дружба - это частые звонки телефона,
пустой разговор ни о чём, часа три
и возглас: «Это я», что раздается из домофона,
«Смотри, что я принесла, ну быстрее смотри»
Наверно, дружба - это слезы и неудачи,
которые делишь с подружкой на пополам.
Наверное, это поездки друг к другу на дачу
и воспоминания о том, как были повержены в «хлам»
Наверно, дружба - это глубокий и синий океанарий
о котором пишет ученый свой долгий доклад,
а может дружба - это нашей жизни простейший сценарий,
в котором лишь двое едят мармелад.
взорвавший тишину подмосковных проспектов.
Это также большое количество подаренных кружек
и переписка на уроке позабытых дома конспектов.
Наверно, дружба - это масса новогодних открыток
с корявым подчерком в верхнем левом углу.
Наверно, это прибыль, а не убыток,
при ссоре вставлять «нитку дружбы» повторно в иглу.
Наверно, дружба - это частые звонки телефона,
пустой разговор ни о чём, часа три
и возглас: «Это я», что раздается из домофона,
«Смотри, что я принесла, ну быстрее смотри»
Наверно, дружба - это слезы и неудачи,
которые делишь с подружкой на пополам.
Наверное, это поездки друг к другу на дачу
и воспоминания о том, как были повержены в «хлам»
Наверно, дружба - это глубокий и синий океанарий
о котором пишет ученый свой долгий доклад,
а может дружба - это нашей жизни простейший сценарий,
в котором лишь двое едят мармелад.
суббота, 19 февраля 2011
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
Когда они уходят главное - стерпеть и не хвататься сразу за сигару;
ведь всем другим сложнее будет в Вас разжечь бывалого до них пожара.
Поменьше ной и не старайся вылизать все раны. Не донимай мольбами нынешних Богов,
а если мерзнут руки - засунь поглубже их в карманы, и перестань уже бояться четвергов.
Не виски пей, а сладкое какао, на крайний случай завари покрепче чай,
слетай в Китай, в республику Макао, а на звонки его, прошу тебя, не отвечай.
Не будет толка в ваших новых встречах. Ты мусор по пути домой назад ведь не берешь?
Он был хорошим, а эти твои речи, что «он - мудак тупой» - так это ты подругам врешь.
Когда они уходят главное - смолчать и сжать свои, до боли зацелованные, губы.
Ведь ещё долго будешь вспоминать, как он любил тебя в прихожей - по-мужски и грубо.
ведь всем другим сложнее будет в Вас разжечь бывалого до них пожара.
Поменьше ной и не старайся вылизать все раны. Не донимай мольбами нынешних Богов,
а если мерзнут руки - засунь поглубже их в карманы, и перестань уже бояться четвергов.
Не виски пей, а сладкое какао, на крайний случай завари покрепче чай,
слетай в Китай, в республику Макао, а на звонки его, прошу тебя, не отвечай.
Не будет толка в ваших новых встречах. Ты мусор по пути домой назад ведь не берешь?
Он был хорошим, а эти твои речи, что «он - мудак тупой» - так это ты подругам врешь.
Когда они уходят главное - смолчать и сжать свои, до боли зацелованные, губы.
Ведь ещё долго будешь вспоминать, как он любил тебя в прихожей - по-мужски и грубо.
среда, 16 февраля 2011
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
Я так услужливо молчу, боясь нарушить временной покой.
За вереницей долгих дней и наших нерушимых взглядов.
Ты сотворить успел меня, не зная таковой,
а мне же от тебя другого, совершенно, надо.
Мне не нужны слова, что выше всех нью-йоркских небоскребов,
из пустоты не сотворить незабываемых высот.
Ты не дари цветов, мне жаль, они завянут очень скоро,
а запах дорогих духов, уверена, не тот.
Ты прав, мне не нужны тобой подаренных браслетов
и золотые кольца от меня подальше убери,
а в тех часах большая стрелка слишком быстро ходит.
Там холодно, не стой так близко у двери.
Мне вовсе ни к чему тот сказочный мольберт,
признаюсь честно, рисовать я не умею,
а хочешь, дам тебе один совет?
Дыши даже тогда, когда я без тебя дышать не смею.
Должно быть, думаешь, что я тобой играю,
а хочешь знать, какой подарок фору даст любым цветам?
Я лишь о нём одном, все ночи напролет, мечтаю,
ты лучше в зеркало взгляни, уверена, он там.
За вереницей долгих дней и наших нерушимых взглядов.
Ты сотворить успел меня, не зная таковой,
а мне же от тебя другого, совершенно, надо.
Мне не нужны слова, что выше всех нью-йоркских небоскребов,
из пустоты не сотворить незабываемых высот.
Ты не дари цветов, мне жаль, они завянут очень скоро,
а запах дорогих духов, уверена, не тот.
Ты прав, мне не нужны тобой подаренных браслетов
и золотые кольца от меня подальше убери,
а в тех часах большая стрелка слишком быстро ходит.
Там холодно, не стой так близко у двери.
Мне вовсе ни к чему тот сказочный мольберт,
признаюсь честно, рисовать я не умею,
а хочешь, дам тебе один совет?
Дыши даже тогда, когда я без тебя дышать не смею.
Должно быть, думаешь, что я тобой играю,
а хочешь знать, какой подарок фору даст любым цветам?
Я лишь о нём одном, все ночи напролет, мечтаю,
ты лучше в зеркало взгляни, уверена, он там.
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
А мне без него не дышится.
Мне без него под сердцем колется.
Я, как камыш, что на ветру колышется.
Я, как волчица,
вот только на луну не воется.
А мне без него совсем не пишется.
Мне без него не рисуется.
В песнях иной смысл слышится.
Мне без него плачется.
Мне без него тоскуется.
День темнотою накроется,
жаль не согреется, слишком холодная.
Словно мурашками, звездами небо покроется,
а я без него неживая, голодная.
А мне без него не смеется.
Мне без него очень сложно.
Сердце кусочками рвется.
Мне без него плохо,
а быть с ним - невозможно.
Мне без него под сердцем колется.
Я, как камыш, что на ветру колышется.
Я, как волчица,
вот только на луну не воется.
А мне без него совсем не пишется.
Мне без него не рисуется.
В песнях иной смысл слышится.
Мне без него плачется.
Мне без него тоскуется.
День темнотою накроется,
жаль не согреется, слишком холодная.
Словно мурашками, звездами небо покроется,
а я без него неживая, голодная.
А мне без него не смеется.
Мне без него очень сложно.
Сердце кусочками рвется.
Мне без него плохо,
а быть с ним - невозможно.
воскресенье, 30 января 2011
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
Я помню, как она рассказывала сказки
и провожала в школу по утрам.
Зимой, укрыв, сажала на салазки
и с ветерком катала по дворам.
Я помню запах дров и старой печки,
чердак, что жил лишь в детских чудесах,
лампадку, на столе кусочек свечки
и ту расческу, что застряла в волосах.
Я помню её теплые в морщинках руки
и всё ещё такой же звонкий голосок.
Мы для неё единственные внуки,
почти как этот поседевший волосок.
Я помню её сладкие оладушки,
а летом чуть прохладный, кислый квас.
И не сыскать на свете лучше бабушки,
чем той, которая у нас.
Я обещаю, буду помнить все изгибы твоего лица
в стихах своих, одну тебя благодарить.
Ты лишь в ответ пообещай, что с нашего крыльца,
как можно дольше будешь уходить.
и провожала в школу по утрам.
Зимой, укрыв, сажала на салазки
и с ветерком катала по дворам.
Я помню запах дров и старой печки,
чердак, что жил лишь в детских чудесах,
лампадку, на столе кусочек свечки
и ту расческу, что застряла в волосах.
Я помню её теплые в морщинках руки
и всё ещё такой же звонкий голосок.
Мы для неё единственные внуки,
почти как этот поседевший волосок.
Я помню её сладкие оладушки,
а летом чуть прохладный, кислый квас.
И не сыскать на свете лучше бабушки,
чем той, которая у нас.
Я обещаю, буду помнить все изгибы твоего лица
в стихах своих, одну тебя благодарить.
Ты лишь в ответ пообещай, что с нашего крыльца,
как можно дольше будешь уходить.
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
И вот он снова врывается в мою жизнь,
говорит, мол, прости и ещё множество всяких причин.
Что любит меня, хочет вернуть,
а у меня кроме него и не было вовсе мужчин.
И вот он снова звонит и надрывается мой телефон,
он, совершенно не к месту, вспоминает наш май
я затыкаю уши, кричу: «Помолчи»
И шагаю на кухню, заварить с успокоительным чай.
И вот он снова стоит у двери,
наверно, с цветами, ды нет - без цветов.
И я уж не знаю, куда мне бежать
в Таджикистан или ближе - в Ростов?
И вот он снова пишет письма и sms,
целует мои на солнце обгорелые плечи
и тихо шепчет: «Ты будешь моей
время ведь лечит?»
«Нет, милый, не лечит».
И вот он снова говорит, что будет носить на руках,
вскользь произносит имена каких-то детей.
А у меня уже токсикоз от вранья
и болит где-то в районе костей.
говорит, мол, прости и ещё множество всяких причин.
Что любит меня, хочет вернуть,
а у меня кроме него и не было вовсе мужчин.
И вот он снова звонит и надрывается мой телефон,
он, совершенно не к месту, вспоминает наш май
я затыкаю уши, кричу: «Помолчи»
И шагаю на кухню, заварить с успокоительным чай.
И вот он снова стоит у двери,
наверно, с цветами, ды нет - без цветов.
И я уж не знаю, куда мне бежать
в Таджикистан или ближе - в Ростов?
И вот он снова пишет письма и sms,
целует мои на солнце обгорелые плечи
и тихо шепчет: «Ты будешь моей
время ведь лечит?»
«Нет, милый, не лечит».
И вот он снова говорит, что будет носить на руках,
вскользь произносит имена каких-то детей.
А у меня уже токсикоз от вранья
и болит где-то в районе костей.
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
Простыня уж не пахнет тобой.
В ванной гель твой давно не стоит.
Претворяясь слегка чуть живой,
я ломаюсь, как мел о гранит.
А внутри меня пустота,
что зудит, как пчелиный укус.
Пусть чужие целую уста,
но твоих не забыть мне на вкус.
К животу поднесу пистолет
и стальная не дрогнет рука.
И уж кажется тысячи лет,
телефон твоего ждёт звонка.
Громко щелкнув, скрипнет замок.
Я в прихожей с дырой в животе.
Я успела нажать на курок.
Я свободу дала пустоте.
В ванной гель твой давно не стоит.
Претворяясь слегка чуть живой,
я ломаюсь, как мел о гранит.
А внутри меня пустота,
что зудит, как пчелиный укус.
Пусть чужие целую уста,
но твоих не забыть мне на вкус.
К животу поднесу пистолет
и стальная не дрогнет рука.
И уж кажется тысячи лет,
телефон твоего ждёт звонка.
Громко щелкнув, скрипнет замок.
Я в прихожей с дырой в животе.
Я успела нажать на курок.
Я свободу дала пустоте.
понедельник, 24 января 2011
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
А хочется счастья, простого такого, женского,
когда домой приходишь, звонишь в дверь, а он открывает
и охватывают чувства, что похлеще мороза крещенского,
который до самых глубоких венок тебя пробирает.
Когда в календаре лето и всех пчел манят пустырники,
он гуляет с вашей собакой, а ты на кухне дома,
думаешь что приготовить и жаришь любимые сырники,
или когда тебя потолстевшую на улице ждут из роддома.
Когда уставшая, среди подгузников, лежишь на диване,
он целует в макушку, кладет на подушку плиточку Венского,
с работы приходит домой, открывает дверь своими ключами
и вот такое счастье будет покруче любого вселенского.
когда домой приходишь, звонишь в дверь, а он открывает
и охватывают чувства, что похлеще мороза крещенского,
который до самых глубоких венок тебя пробирает.
Когда в календаре лето и всех пчел манят пустырники,
он гуляет с вашей собакой, а ты на кухне дома,
думаешь что приготовить и жаришь любимые сырники,
или когда тебя потолстевшую на улице ждут из роддома.
Когда уставшая, среди подгузников, лежишь на диване,
он целует в макушку, кладет на подушку плиточку Венского,
с работы приходит домой, открывает дверь своими ключами
и вот такое счастье будет покруче любого вселенского.
Не вовремя може быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь
Ей было восемь с половиной лет; совсем мала ещё, не так ли?
Когда своею ножкой на паркет, она вступила в школьные спектакли.
Ей нравилось ходить на репетиции и пить в буфете чуть остывший чай,
иметь свои (не как у всех) амбиции и на ходу запрыгивать в трамвай.
И пусть совсем не главные она играла роли, а чаще лишь служанок знатных королей,
взойдя на сцену, забывала, что на пяточках мозоли, болят от маленьких, изношенных туфлей.
Аплодисменты! И ей уже не нужно вовсе кислорода; она дышать движениями рук могла.
И вот примерно через три-четыре года, её в театр пригласили и она пошла.
Днём школа, много заданных уроков, учебники, тетради, всё свалено в портфель,
бежит и в пальчиках созвездие мельчайших токов, а вечером домой и мягкая постель.
Ей было восемнадцать лет, когда она заткнула рот всем местным недотрогам.
И каждый вечер маленький букет, случайно находила под своим порогом.
Казалось ей, что вот она любовь, которая блистает всеми языками,
слегка приподнята её изогнутая бровь, она - Ассоль, на корабле под парусами.
Придя домой, её встречала мама, которая успела подарить немало ей тепла,
но в жизни, как в театре иногда бывают драмы и через год старушка-мама умерла.
Она перебралась в свою гримерку; по выходным в подъездах мыла грязный пол,
на улицах хваталась за метелку, а вечерами кланялась, держа в руках подол.
Её характер становился жестким, черты лица грубей, а звонкий голос тих,
на вешалке костюм довольно броский и в сумочке потертый на листочке стих.
Теперь скажу о нем: он на зубок зачитывал её все роли и приносил ей маленький букет.
Хранил афиши с её именем на антресоли и посвящал ей каждый свой куплет.
Любил, смотрел дрожащими глазами и с восхищением одну её боготворил.
Ему б сказать, что дух его просоленный слезами, вот только с детства он не говорил.
Он ей цветочки клал на сцену, она их задевала острым каблуком,
она сыграла ложь, предательство, измену и раздавила всё, как малый снежный ком.
Ночами плакала в подушку, себя ругала, била больно по плечу,
а утром по пути, зайдя в церквушку, ему за здравие поставила свечу.
Когда своею ножкой на паркет, она вступила в школьные спектакли.
Ей нравилось ходить на репетиции и пить в буфете чуть остывший чай,
иметь свои (не как у всех) амбиции и на ходу запрыгивать в трамвай.
И пусть совсем не главные она играла роли, а чаще лишь служанок знатных королей,
взойдя на сцену, забывала, что на пяточках мозоли, болят от маленьких, изношенных туфлей.
Аплодисменты! И ей уже не нужно вовсе кислорода; она дышать движениями рук могла.
И вот примерно через три-четыре года, её в театр пригласили и она пошла.
Днём школа, много заданных уроков, учебники, тетради, всё свалено в портфель,
бежит и в пальчиках созвездие мельчайших токов, а вечером домой и мягкая постель.
Ей было восемнадцать лет, когда она заткнула рот всем местным недотрогам.
И каждый вечер маленький букет, случайно находила под своим порогом.
Казалось ей, что вот она любовь, которая блистает всеми языками,
слегка приподнята её изогнутая бровь, она - Ассоль, на корабле под парусами.
Придя домой, её встречала мама, которая успела подарить немало ей тепла,
но в жизни, как в театре иногда бывают драмы и через год старушка-мама умерла.
Она перебралась в свою гримерку; по выходным в подъездах мыла грязный пол,
на улицах хваталась за метелку, а вечерами кланялась, держа в руках подол.
Её характер становился жестким, черты лица грубей, а звонкий голос тих,
на вешалке костюм довольно броский и в сумочке потертый на листочке стих.
Теперь скажу о нем: он на зубок зачитывал её все роли и приносил ей маленький букет.
Хранил афиши с её именем на антресоли и посвящал ей каждый свой куплет.
Любил, смотрел дрожащими глазами и с восхищением одну её боготворил.
Ему б сказать, что дух его просоленный слезами, вот только с детства он не говорил.
Он ей цветочки клал на сцену, она их задевала острым каблуком,
она сыграла ложь, предательство, измену и раздавила всё, как малый снежный ком.
Ночами плакала в подушку, себя ругала, била больно по плечу,
а утром по пути, зайдя в церквушку, ему за здравие поставила свечу.